Сначала это было интервью, но потом автор решил, что оно будет удобней читаться без его вопросов. В итоге получился монолог, или микрорассказы Андрея Царенко — общественника и волонтёра, а с осени 2022 года — бойца СВО.

Когда была объявлена мобилизация, Андрей работал на ТЭЦ и как специалист имел бронь от предприятия. Но наблюдая за ситуацией, с самого начала решил, что не может не пойти на фронт. Он пришёл в военкомат и написал отказ от брони, а в отделе кадров — заявление на приостановку трудового договора, и был мобилизован. В газете «Знамя» (№ 36 от 13 сентября 2024 года) уже выходило интервью с Андреем, в этот раз некоторые темы, поднятые почти год назад, нашли продолжение.

Я сейчас не принимаю участие непосредственно в нанесении огневого воздействия на противника. Я сейчас ремонтирую дроны в Донецке. Безусловно, шансов на выживание больше (до этого Андрей освоил множество военных профессий, был в том числе и штурмовиком — авт.), но ничего на войне не гарантировано. Твоя солдатская жизнь тебе не принадлежит, она всегда в руках командира. И я заметил, что для некоторых это звучит странно, но это объективная реальность — работа командира заключается в том, чтобы посылать солдат на задания, где вероятность их гибели увеличивается. Это война, там это нормально.

На юге России очень любят одинаковые названия. Вот есть посёлок Шевченко. Выходит новость — наши взяли посёлок Шевченко. Все такие: «Ура! Мы взяли посёлок Шевченко!» Проходит неделя. Снова новость — наши взяли посёлок Шевченко! Все такие: «Стоп. Мы же неделю назад его брали?», а на самом деле таких посёлков одноимённых штук двадцать, наверное. И сейчас, кажется, бои идут за очередной посёлок Шевченко.

Наш полк вышел к Днепропетровской области, уже недели четыре как. На Украине это отрицают. Но это факт. Нужна же ещё буферная зона. Сколько километров она будет, не знаю. Понятно, что в низине наши войска стоять не будут, надо занять господствующие высоты, поэтому не думаю, что буферную зону определят строго по рулетке. В идеале хотелось бы минимум встать по линии Днепра полностью и отрезать противника от Чёрного моря. То есть Одесса, Измаил — хорошо, если бы стали нашими городами. Вот это было бы прямо идеально.

Мы ведём очень гуманные боевые действия. Если сравнивать то, что делает, к примеру, Израиль в отношении своих соседей, и то, что делаем мы, и как это делается, — это уникальный случай в истории. Я читал теоретика военного дела, который говорил, что во время войны выгоднее быть комбатантом, чем мирным жителем. Обычно на одного погибшего солдата приходится 8-10 погибших мирных жителей. Так было всю историю современных войн, начиная с Первой мировой. А в нашем конфликте абсолютно не так.

Но я часто наблюдал, как противник точечно выбивает жилые дома. Они лупят артиллерией по 3-5 выстрелов, и попадает чётко в дома эти, дома гражданских то есть. Можно подумать, что нечаянно, но артиллерия у них почти вся НАТОвская, и она очень точная. Это не случайные попадания. То есть они целенаправленно стирают жильё.

Граждане либералы раздувают Бучу, хотя с ней всё ясно уже. А про село Русское Поречное, где ВСУ пытали, насиловали и убивали мирных жителей и убили буквально всё население, — тишина. У меня товарищ выбивал ВСУ из этого села. Он рассказывал, что когда они туда зашли, просто офигели, мягко говоря, от того, что увидели.

Да, я год назад рассказывал, что тактика этой войны меняется каждые шесть месяцев, и если вас обучает человек, который вернулся год назад с СВО, то его наука иногда может стать уже губительной. Сейчас идёт эволюция дронов. FPV-дроны — это те, которые летают на оптоволокне, — развиваются по линии увеличения дальности. Не за горами для таких дронов дальность в 40 километров. Что это даёт? Чтобы умереть на этой войне, надо как-то сначала до неё доехать, а это всё сложнее и сложнее. В сущности, последние 15 километров до окопов нужно ещё умудриться преодолеть живым. Время от того момента, как тебя обнаружили, до того момента, пока противник думает, чем тебя стукнуть, — вот это то короткое время, чтобы тебе как-то увильнуть от удара. Если FPV-дрон освоит дальность в 40 километров, то тылы, соответственно, отодвинутся на 40 километров — логистическое плечо увеличится критически, а без тылового обеспечения воевать невозможно.

Мы в Серебрянском лесничестве воевали. Это интересная местность, в Братском районе есть похожая за аэропортом, где очень много песка и сосны на нём, и кустиков немного.

Там было болотце — не тухлое, чистое, и в нём жили две черепахи. Одна хохлячья — на ней ножом была нацарапана свастика на панцире, а одна наша — у неё было краской написано «4-й бат» (четвёртый батальон). Черепахи жили себе и не знали, что они «идейные противники». В этом болотце мы, кстати, иногда мылись.

За других ничего не утверждаю. За себя скажу — я читаю в свободное время. Хочу себе коллекцию книг собрать. У меня уже есть почти полностью все книги Владлена Татарского.

«Шторм Z»? Читал, да. Но мне эта книга не понравилась. Нет, может быть, это, как ты говоришь, литература, но меня покоробило отношение автора к мобилизованным. Знаешь, всё вот это типа: «мобики жались по углам», «мобики боялись». Но, знаешь, мобики-то как раз и вынесли всю эту войну. Да, вот эти вчерашние рабочие, бизнесмены, охранники, продавцы. Все вот эти законопослушные Кузьмичи из шиномонтажек и Иванычи с экскаватора — они всё вытащили на войне и вытаскивают каждый день. Им пришла повестка в 2022 году — они собрались, обняли семью и просто пошли без всяких преференций типа помилования, и, напомню, выплат тогда не было таких, им просто руку жали и говорили «спасибо».

Но в книге есть очень хорошая мысль, она на обложке написана: «У вас нет других нас», и это действительно тема сложная для понимания обычным людям вне войны. А потом, знаешь, вот воевали же бывшие заключённые по тяжелым статьям. Статьи ведь разные бывают. Я слышал, что Цапок из станицы Кущевской с СВО вышел на свободу, отвоевал себе помилование. Не знаю. Мне кажется, что у таких преступлений не должно быть помилования. Есть, например, «тяжёлая» статья за распространение наркотиков. Да, наркотики — зло, и те, кто их распространяет, тоже убийцы… Но, скажем честно, у нас «тяжкая» статья за распространение — это фактически статья балбесов, которые решили, что сейчас быстренько срубят денег на закладках и никто их никогда не найдёт. Ну, просто люди однажды в своей жизни сделали глупость. И эти люди юридически и реально убийцы, но они не убийцы, не изуверы по своей сути и природе.

К тому же были случаи, когда бывшие заключённые отвоевали по контракту полгода, редкие счастливцы заслужили помилование, а остальная часть осталась в земле, но выжившие «мобикам» сделали ручкой и поехали домой. Это моё личное мнение, если что, и я имею законное право его иметь.

Я вообще очень болезненно отношусь ко всяким типам, которые где-то там за ленточкой побыли 2 дня, получили статус ветерана и теперь ходят по администрациям в камуфляжном костюме, надеясь, что их не видно, все в орденах, или там по школам бродят и учат детей, как Родину любить. И самое главное то, что им самим отчего-то не стрёмно. Мне товарищи рассказывали: в Иркутске заловили одного такого орденоносца с красным крестом ЧВК «Вагнер». Спрашивают: где взял? Им в ответ: я своим пОтом и кровью заработал. А в реальности этот крест выдаётся посмертно родственникам погибшего.

Вообще нанесением урона противнику занимается не так много людей. Не берусь точно оценивать размер тыла, но это всегда так было, и сейчас очень много военных, которые выполняют очень важную работу, но они не штурмуют, не стреляют, хотя и могут быть убиты. Вот я просто боюсь, что после войны очень мало кто сознается, что выполнял важную работу, но в тылу. Для меня это на самом деле больная тема. Вот эта вот ситуация: «Я за вас кровь проливал» и рубаху порвать — это дно, я так считаю.

У меня есть солдатская медалька «За храбрость» второй степени, которая получена за реальный бой. То есть за боевую задачу, когда мы уничтожили группу противника и что-то там ещё взорвали. Ну, мы молодцы, но это героизм массовый. Моя история участия в этом бою — она не уникальна вообще никак. Я считаю, что если в мирное время человек бросился на лёд спасать человека или отбил девушку у хулиганов — это настоящий герой. Потому что когда вокруг всё хорошо, но в этом «хорошо» возникает локальная ситуация и человек действует не как все, рискует своей жизнью, то это герой. На войне тоже есть выполнение боевой задачи подразделением, и есть героизм отдельного человека. Я не герой. Есть люди, которые прошли такой боевой путь, что мне и не снилось.

Мне повезло с руководством. Командир штурмового отряда нас берёг. Естественно, потери были, боевые действия без них невозможны. Но всё было максимально сделано так, чтобы у нас было всё, что нужно для выполнения боевой задачи. Всегда у нас была необходимая техника и огневая поддержка, была эвакуация, мы никогда не были брошены.

Новости мы там смотрим. Ну, это такие «качели» тоже. Вот Трамп пришел к власти, говорит, что закончит войну. Ура, да здравствует Трамп! А потом вспоминаешь, что он вообще-то и начал поставлять Украине вооружение. Лучше не смотреть новости.

Тем, кто собирается на СВО, надо понимать, что сколько бы видео оттуда вы не посмотрели, что бы не прочитали, с какими бы ветеранами или отпускниками не беседовали, невозможно быть готовым к тому, что там будет.

Лучше китайцев разведывательные дроны никто не делает, ни Европа, ни Америка. «Мавиков» много и со стороны Украины, и с нашей тоже. Отличные камеры, совершенно понятные интерфейсы управления, двигатели, электроника — всё отлично сделано. Иногда кажется, что у противника их просто уйма, но по радиоперехвату иногда слышно, как они жалуются друг другу, что с нашей стороны их навалом. Но локализация производства есть, всё больше и больше компонентов мы производим сами. Бывают такие случаи — некое подразделение получило дрон, принесли его нам, чтобы мы там прошивку ему сделали, и потом уносят на свои позиции. Я под крышкой маркером пишу ему инвентарный номер. Проходит время, они его по разным причинам теряют на той стороне, и он какое-то время используется противником. Но потом и они его теряют на нашей стороне. Мне приносят «трофейный» дрон с тризубом уже — какой-то условный Тарас его подшаманил, я открываю крышку, а там мой инвентарный номер. И этот дрон снова работает на нашу сторону. Проходит время, мне его приносят, говорят, мол, вот купили у местных на рынке. То есть кто-то нашел его и продал. Открываю крышку — там снова мой номер, мой почерк и мой маркер.

У меня это пятый или шестой уже отпуск. Я знаю ребят, которые с начала СВО только два раза были дома. Первый раз я в отпуск поехал буквально из-под танкового обстрела. Когда по тебе лупит танк, это ощущение… Это даже не ощущение. Нет такого слова ещё, не придумали. Это над человеческой личностью находится, где-то выше головы и разума. Никто к этому не готов. И вот через два дня я в Братске, в мирном городе, где нет совсем никаких намёков на войну. А я тогда даже имя своё подзабыл, настолько привык к своему позывному. И возникает какое-то негодование — как же так? Там война, там людей убивают, а у вас тут веселье вовсю. Потом постепенно я начал понимать, что так, в сущности, и должно быть. В этом, в какой-то степени, сила и мощь страны. Хотя мы воюем, как говорят, с коллективным Западом, это большая война, но в стране нет голода, нет всеобщего горя, люди живут привычной мирной жизнью. Я заметил, что в первый год все отпускники ехали домой в военной форме с медалями. В Домодедово на первом этаже всё зелено было от камуфляжей. Сейчас, это мои личные наблюдения, отпускники стараются быстрее влиться в мирную жизнь, едут чаще «по гражданке», людей в форме стало гораздо меньше, но своих я узнаю сразу. У человека меняются взгляд, походка. Это походка человека, который привык носить на себе, на туловище именно, что-то тяжелое (каску, автомат, броник, разгрузку и т. д.) и сымитировать её невозможно.

Газета «Знамя», Кирилл Бакуркин, 10.07.2025